al391

Человеческие ресурсы по-разному становятся и проявляют себя в разных географических средах, что не может не сказаться на развитии тех или иных социально-экономических систем. Рассмотрим этот процесс в рамках становления двух моделей развития: «экстенсивной» и «интенсивной» форм бытия, экономики, порождающих тот или иной базовый тип культуры.

Начнем с достаточно известного тезиса: экстенсивная стратегия в целом тяготеет к бесплатным (минимально оплаченным) ресурсам. Так, русская народная сказка сохранила образ идеального мира неограниченных и бесплатных ресурсов («скатерть-самобранка», «неразменный пятак» и т.д.), мира «присваивающего» хозяйствования, где природа выступает как лоно безграничных ресурсов. Это совершенно естественно в ситуации, когда пригодного для жизнепользования пространства больше, чем людей, при таком хозяйствовании затраты на обретение новых ресурсов фактически сводятся к издержкам перехода с одной территории на другую.
Экстенсивное хозяйствование изначально носит биологический характер, но уже на уровне неолита возникает осознанная стратегия экстенсивного развития, целенаправленного поиска новых территорий, ресурсов. Чаще всего такое движение связано с насилием над другими родами, племенами – с некоторого момента (по мере истощения привычных мест обитания) верность экстенсивному развитию становится неотделима от насилия. Чаще всего такие отношения не эквивалентны (не рыночны), но связаны с социальными и личностными статусами. В таком обществе налицо хозяйствование, но нет экономики – личность и её связи с «обществом» здесь «выше» экономических подсчетов.

Рано или поздно отмеченные выше ментальные ориентации приобретают некое социально-психологическое закрепление. Так, наши сказки весьма часто говорят о «широте души» русского человека, нерасчетливости (трактуемой как позитивное качество), способности на поступок, который выше “плоского” расчета и рассудка; об устремленности к неким высшим ценностям и отторжении мира, построенного на ценностях материальных. При отсутствии рыночных механизмов сдерживания потребления такая самоограничительная установка складывается в традициях минимизации потребностей и иерархии потребления « по чину».

При экстенсивном хозяйствовании земля и недра привычно мыслятся как всеобщие достояния, где каждый индивид выступает как пользователь: кто застолбил, того и «заимка; истощил почву, пошел дальше, - отношения пользования прекратились. Не удивительно, что именно в таких обществах и формируется взгляд на «трудовую» теорию собственности (собственность лишь то, что человек создал своими руками). Характерно и то, что именно в таких обществах легко ассимилируется идея собственности на человека. Экстенсивный способ хозяйствования (широко распространенный прежде всего в Азии) обеспечивает специфическое общественное разделение труда с помощью патриархального рабства, преференций различных сословий, вертикали государственной власти. Если для интенсивного хозяйствования необходима автономная - от традиционного универсума – личность, то экстенсивная стратегия приучает человека к тому, что его благосостояние мало зависит от качества его труда, издержек и количества вовлеченных ресурсов, но больше от системы личностно-местнических отношений.

Понятно, что всякое экстенсивное общество развивается. Но в целом, экстенсивное хозяйствование приводит к появлению множества брошенных земель, сведению лесов, деградации почв, необходимостью перехода на новые земли, что, как правило, сопровождается захватом чужих территорий.
Ряд стран, владеющих небольшими территориями, малыми ресурсами, сама история подтолкнула на интенсивный путь развития, промышленную революцию. В некоторых странах до сих пор мы видим противоречивое единство экстенсивных и интенсивных методов

хозяйствования, но для ряда других стран (как правило, владеющих огромными территориями и ресурсной базой) экстенсивность до сих пор выступает базисной основой как экономики, так и социокультурного, политического развития. Для современных обществ, вступивших в эпоху модернизационных преобразований на основе традиций экстенсивного хозяйствования, внешняя агрессивность закономерна и неизбежна. Другое дело, что освоение новых общественных и экономических технологий несёт в себе неумолимую интенцию к перерождению экстенсивного общества – постепенно оно незаметно для себя начинает меняться, уходить от традиционных ценностей, более уважать те ценности, которые раньше презирало. Но этот путь, как правило, занимает десятилетия.

Нередко ассимиляция чуждых интенсивных технологий, моделей поведения и новых, рыночных установок, упираясь в некие границы системного качества экстенсивной культуры, вызывает в подобном обществе мощные механизмы самосохранения. И здесь возможна «эсхатологическая истерия», целая волна «архаизации». В результате процесс интенсификации всех сфер жизнедеятельности общества может блокироваться, а то и пойти вспять. Здесь необходимы огромная энергия и мощные потрясения, способные породить процесс пресечения воспроизводства традиционного образа жизни (вспомним деятельность Петра I).

В Европе эту роль в значительной мере сыграл протестантизм с его идеей, что именно трудовые успехи свидетельствуют о Божьем благоволении, с отношением к нищенству и тунеядству как моральной деградации, что подрубало корни традиционным механизмам перераспределения, создавало предпосылки для новых (рыночных) форм перераспределения и социального страхования. По-иному сложилась судьба России. Русская культура веками имела ярко выраженный экстенсивный характер. Многие государи Древней Руси главной своей задачей содержания государства видели эксплуатацию маршрута транзитной торговли «из варягов в греки», грабежи соседних государств, работорговлю своими же жителями. Московская Русь была уже более или менее производящим хозяйством. Но хозяйство такого рода, пишет В.О. Ключевский, не столько производило, сколько переводило в вид того или иного продукта природный ресурс, «истощая почву» и бросая деградировавшую территорию в поисках нетронутой земли. Так продолжалось до XVIII века, и этим, главным образом, и определялось бесконечное перемещение русского землепашца по просторам Евразии. Экстенсивная технология жизнедеятельности предрекала его на отъем ресурсов у природы, у иных людей и племён, используя их себе во благо. Этому помогала взятая на вооружение идеология имперской устремленности за горизонт, культ «победы любой ценой», презрение ко всякому частному человеку и мероприятию, экстенсивные ответы на все вызовы времени и истории. Вся история России XVII – XIX веков – это история присоединения территорий. Но уже русско-японская война 1904-1905 года показала всю отсталость российской экономики, армии и политической системы.

«Социалистический проект» выступил некоторым маложизненным компромиссом. ТЕм более, что и лозунг «догнать и перегнать» - чаще всего - опять таки лишь к количественным показателям. И только в ходе Отечественной войны (и далее «холодной войны») руководством страны проблемы интенсификации общественного производства была осознана как историческая задача. Власть страны - надо признать - много сделала для развития науки, передовых технологий. Способствовала этому и победа над высокоиндустриальной Германией (последняя, похоже, такого рода победа в современной истории - за счет неимоверно высоких количественных потерь населения России), когда победителю удалось воспользоваться репатриерованной техникой и немецкими технологиями (от автомобильных конвейеров до ракетных систем). Но тем печальнее, что (несмотря на некоторые значительные прорывы и заимствования на этом фронте) органические качества социалистической экономики и человеческого ресурса, отечественной культуры в целом и привели СССР к системному краху.

Перестройка, которой так радовались многие, вывела на поверхность общественной жизни рвачей и жуликов. Если к этому добавить непривычные для советских людей новые принципы социальной политики, то вполне понятно появление у населения катастрофического образа происходящего в стране, мало воспринимающего казенный оптимизм властей. Желание всеми силами отгородиться от мировых глобальных процессов приводит лишь к стремлению большинства населения отгородиться от болезненных, весьма непопулярных решений, установке на «проедание» нефтегазовой ренты.

Увы, россиян не привлекает опыт, например, Японии, страны почти без ресурсов, однако качественным трудом и интенсификацией производственных процессов сумевшей занять достойное место под солнцем. Для большинства россиян спокойнее жить под воздействием мифа, что Россия остается высокоразвитой страной, переживающей лишь временные трудности, сопровождающееся неявной мечтой как-нибудь обустроиться в этом мире, пусть и с меньшим комфортом, но зато с минимальными усилиями. Мечта экстенсивного общества, воплощение которой гарантирует постепенное, но необратимое исчезновение России с исторической карты.
{C}

{C}{C}{C}{C}

От Ала: это только я описал роль географического фактора в развитии России и русских..
А ещё если вспомнить негативную роль православия, византийской культуры в целом , монголов, большевиков и станет понятно, почему русакам приходит ныне шиздец... ..
Лично я им только сочувствую, но как социологу мне очевидно, что русский народ (панятно, не исчезнет), но,если не сделает рывок в новую свою сущность, превратится в пыль человеческую...., расходный материал для иных цивилизаций...
Как, например, для русских была мордва, черемисы, коми и т.п.

Одно время казалось, что Путин способен на такой рывок..
Но тщетны были наши надежды, Путин ведет нас в то самое отстойное болото, ото которого мы хоть немного, казалось бы, вылезли...

Жаль, канешно, но против истины не попрешь...
А русские не хотят видеть "истину" (это ещё одна их проблема), они зациклены только на русской "правде" и" философии сердца"...
Да и на подлинно русском Боге (который вовсе не Христос), на Авось....